В джунглях Москвы. Роман - Петр Алешкин

– Ну, вот и поговори с ним, – сказала она сквозь смех. – Ты ему про попа, а он тебе про пряники!

Варюнька резко хлопнула по костлявой спине брата.

– Здоровый вырос, дылдушка! А ума не нажил!

Ванек шутливо выгнулся, чувствуя, что гроза миновала, и, видя, что сестра намеревается стукнуть его еще раз, со смехом вскочил с сундука и отбежал к печке.

– Знаешь, как говорят: тридцать лет – ума нет, не жди – не будет, а мне до тридцати еще ого-го! Наберусь!

– Ты наберешься, наберешься! Последнее, что есть, растеряешь, – ворчала сестра.

– И еще говорят: двадцать лет – силы нет, не жди – не будет, – не слушал ее Ванек. – Мне до двадцати еще надо дожить, а смотри! – Он сгреб сестру и поднял на руки.

Она начала болтать ногами в воздухе, стараясь вырваться.

– Отпусти! Ну, отпусти же!

– Лампочку разобьете! – смеялась мать.

– Что ты все такая маленькая? – спросил Ванек, опуская сестру на сундук.

– Ты хотел, чтобы я была, как Валька твоя, да? – ответила сестра.

– А разве плохо?

– Чего же хорошего, – сказала Варюнька и засмеялась, обращаясь к матери: – Во, мам, смотри, как он мозги пудрить умеет, а?

– Он такой! – улыбалась мать. – Натворит и тут же выкрутится.

– Скажи, зачем бригадиру письмо послал? Что он тебе сделал? – вновь стала наступать сестра, но уже не так сердито. – Не знаешь, что за такие штуки бывает?

– А ты что, забыла, как мы с тобой траву в кукурузе нарвали, а он ее забрал? Куда наша корова тогда делась, помнишь? А когда отец умер, лошадь он нам хоть раз без бутылки дал?

– Ну, вспомнил! Когда это было!

– Когда бы ни было, а было! Тогда мы во какие были. – Ванек показал рукой, какие они, по его мнению, были в то время. – Слова за себя сказать не могли. – Теперь пора пришла расплачиваться!

– «Пора пришла»! – передразнила мать. – Он и сейчас тебя в бараний рог скрутит. Жидок еще! Забыл, как он тебя надыся по избе гонял?

– Ой, гонял! Да если бы не ты, я бы его так погонял, что он дорогу бы к нашему дому забыл!

– Сиди уж, гоняльщик… Собирай свои вещи, завтра с первым автобусом на станцию поедем, – сказала Варюнька.

– Как! Завтра? – воскликнул Ванек.

Он знал, что мать наконец решилась отпустить его в Москву. И все-таки слова сестры прозвучали для него неожиданно.

– Почему завтра? Завтра воскресенье. Можно и в понедельник уехать! Побудь хоть денек!

– Завтра поедем, – решительно проговорила сестра. – Мне в понедельник на занятиях надо быть!

5

К вечеру, когда день начал густеть, темные зеленя на дальнем бугре стали удаляться и исчезать в медленно опускавшихся сумерках, Ванек с двумя пустыми ведрами отправился по меже вниз к речке. По ее берегу росли густые кусты ветел. На влажно-черной земле вспаханного трактором огорода кое-где серели вымытые дождями бока картофелин, не замеченные в борозде во время уборки. Мать пока не собрала их. Земля, за лето отдавшая все свои соки, отдыхала, набиралась новых сил. Ветлы на берегу реки стояли притихшие, привыкали к наготе осенней, дремали кротко, приготовившись в дремоте переждать колючие осенние дожди, зимние пронизывающие ветры и морозы, от которых ветви становятся хрупкими и ломаются при малейшем прикосновении. Егоркин смотрел грустно на землю, по которой он столько раз проходил с тяпкой, пропалывая картошку или лук, на притихшие ветлы, на хмурые облака, бежавшие неизвестно куда совсем низко над землей, и вспоминал недавний разговор со своим родственником Дмитрием Анохиным о том, что счастья в чужой стороне найти невозможно. Анохин постарше Ивана на шесть лет, работает он в Москве редактором в издательстве и учиться во ВГИКе на кинодраматурга. В августе приезжал в Масловку родителей навестить. Дима говорил, что и в родном краю можно всю жизнь промаяться, а уж в чужом… Он спрашивал: посчитай, сколько из Масловки в последние десять лет уехало ребят, и назови хоть одного, кто счастлив. Иван перебирал в памяти уехавших односельчан и убеждался в правоте Анохина. Одни спились, другие из города в город скачут, нет им места нигде, третьи в семьях не ужились, в одиночестве мыкаются. Теперь и его, Ивана Егоркина, очередь покидать дом настала. Почему так? Дома вроде никто не хаял деревенской жизни, сестра с недавних пор учится в Москве. Никто туда не тянул, не заманивал. Книги если только? Книги Ванек читать любил, но ни в одной из них не встретил такой деревенской жизни, какую видел вокруг себя, какой жил сам. Где-то была иная, радостная жизнь без больших забот и тревог. На родной земле ее не было, а узнать хотелось.

Иван зачерпнул воды из речки, поставил ведра на берегу и сел на сухую траву, стал думать с грустью о матери, остававшейся в одиночестве, о будущей жизни в городе.

– Варюньк, ты в клуб пойдешь? – спросил Ванек вечером у сестры.

– Чёй-та она там не видала? – ответила за Варюньку мать. – По грязи лазить. Посмотри, темнотища какая!.. Ты ступай, ступай один, не совращай! Тебя-то, я знаю, семью кобелями не удержишь! А нам поговорить надо…

– Ладно, я пойду, – сказал Ванек, натягивая резиновые сапоги с опущенными до самой подошвы голенищами.

Но, собравшись, не уходил. Топтался у порога. Ему хотелось попросить денег у сестры так, чтоб мать не узнала. Деньги нужны были ему для того, чтобы угостить ребят напоследок. Сам-то Ванек не тянулся к вину, да перед приятелями было неудобно. Скажут, удрал втихаря. Но, главное, можно кого-нибудь из ребят послать к тете Шуре Пискаревой за бутылкой и вызвать Валю. Она-то не знает, что он рано утром уедет, и в клуб, наверное, не придет. Значит, Ванек даже не попрощается с ней. Это особенно его огорчало.

– Варюньк, поди сюда… – позвал он сестру.

Она подошла.

– Дай мне пятерочку!

– Зачем тебе?

– Да, понимаешь, – сконфузился Егоркин. – Должен я Петьке Чеботареву.

– Завтра отдашь.

– Когда же, утром-то уезжаем. Я тебе завтра же отдам. Мне мама на дорогу даст!

– Ну ладно…

– Ты только тихо, чтобы мама не заметила.

– Да ладно, ладно уж.

На улице темь непроглядная. Казалось, ее можно было физически ощутить: протянешь руку и дотронешься до темноты. Неприятное ощущение, какой-то озноб, как всегда, когда Егоркин выходил из дому в такую темноту, охватил его. Захотелось вернуться к свету, в уют. Но Ванек пересилил себя, спустился по ступеням, обошел лужу возле избы, освещенную светлым квадратом из окна, нащупал калитку и прислушался. Кто-то шел по дороге по направлению к клубу. Грязь в ночной тишине громко чавкала под ногами. Петька, должно быть, решил Ванек. Не заходит что-то. Думает, я в клуб не пойду. Егоркин закрыл калитку и позвал:

– Петьк, это ты?

Шаги затихли.

– Это ты кому? Мне? – спросил голос из темноты.

– Извини, дядь Вась! Я ошибся!

Грязь вновь зачмокала под сапогами дяди Васи, колхозного пастуха. Ванек вдоль забора направился к Петькиной избе.

Чеботарев собирался в клуб. Егоркин как бы между прочим сказал, что завтра уезжает в Москву. Тот недоверчиво уставился на него.

– Не трепись!

– Чего мне трепаться?

– Ну и правильно! – поддержал Чеботарев. – Чего здесь околачиваться!

Потом, когда они шли по улице, Чеботарев спросил:

– А в Москве ты куда?

– На завод, – охотно ответил Егоркин. – Я еще летом хотел, да мать уговорила в деревне остаться. Я ведь все равно поступлю в машиностроительный.

– Поступишь! – недоверчиво хмыкнул Петька. – Туда желающих небось…

– Поступлю, – уверенно сказал Ванек. – В армию возьмут – после армии поступлю. Я и в этом году туда только балл недобрал…

Летом Ванек на завод не попал: мать отсоветовала. В институт готовиться можно и дома, говорила она. Даже лучше, никто мешать не будет. Учи себе и учи!..

Жизнь в деревне была привычной, а какая она в городе, неизвестно. Неизвестность манила Ванька, но и пугала. Он решил отложить поездку до конца уборочной и пошел штурвальным на комбайн к своему приятелю Кольке Скворцу. Уборочная кончилась, но Егоркин остался дома. Теперь уж незачем ехать, думал он, все равно в армию призовут.

«Ишь, как здорово дело пошло! – думал Чеботарев. – Не успел подумать о Вальке, как Ванек сам с дороги убирается. Судьба, видать!»

– А Валька знает, что ты завтра уезжаешь? – спросил он.

– Нет, не знает… Слушай! – вдруг спохватился Егоркин, решив, что Петька может вызвать девушку. – Я тебе пятерку дам, сгоняй к тете Шуре, попроси у нее бутылку. И Вале скажешь, что я уезжаю. Пусть в клуб придет…

– Нет. К ним я не пойду, – отказался Петька.

– Почему?

– Не пойду, и все!

В клубе, когда пришли туда Петька с Ваньком, никого, кроме заведующего, не было. Завклубом Петрович раньше был трактористом, попал в аварию и сломал руку. Пока Петрович был на больничном, его уговорили временно принять клуб, а то его даже открывать некому: прежний заведующий уволился. Петрович так и остался завклубом. Он был заядлым игроком в домино и карты и, едва увидев приятелей, нетерпеливо зашуршал костяшками по столу.